Personal Information

None Specified

None Provided

Статья Уолтса, политология
Слабые стороны взаимозависимости
Если не демократия сама по себе, не может ли распространение демократии вместе с усилением национальной взаимозависимости создать рецепт мира, предлагаемого либералами 19 века и так часто упоминаемого сегодня? К предположительной склонности демократий к миру взаимозависимость добавляет движущую силу такого мотива как прибыль. Демократические государства могут все больше посвящать себя занятиям мирного устройства и получению прибыли. Торгующее государство вытесняет милитаристское, а власть рынка сегодня соперничает и даже превосходит во многом власть государственную, по крайней мере, многие в этом убеждены. Перед Первой Мировой Войной Норманн Энджел верил, что войны не могут начаться, потому что они не будут экономически поддержаны. Верил, пока Германия и Британия, являясь тесными рыночными партнерами, не вступили в войну друг против друга, долгую и кровопролитную. Вообще говоря, взаимозависимость может поощрять мир, преумножая контакты между государствами и развивая взаимопонимание. Но с тем же успехом она преумножает основания для конфликтов, которые приводят к негодованию, порой к войне. Тесная взаимозависимость – условие, при котором одна партия едва может продвигаться, не задев другую, и любое такое задевание отражается на обществе в целом. Чем теснее социальные связи, тем эффект заметнее, и нет возможности преследовать свои цели, не принимая во внимание интересы других. Одна какая-то страна в этом случае склонна воспринимать действия другой как дела и своей внутренней политики и поэтому стремится контролировать их. Такая взаимозависимость способствует войне в равной степени, как и миру. Следует особо отметить, что среди сил, формирующих устойчивую международную политику, взаимозависимость – слабейшая. Она гораздо сильнее внутри государств, чем между ними. Советская экономика была спланирована настолько, что ее заброшенные части интегрировались. Несмотря на такую плотную интеграцию, государство распалось на части. Югославия демонстрирует другой пример. Как только внешние политические силы вмешались, внутренние экономические интересы оказались слишком слабыми, чтобы поддержать единство страны. Одно интересно, является ли взаимозависимость более эффектом или причиной. Внутри государства она становится такой тесной, что более правильно говорить об интеграции. Взаимозависимость превращается в интеграцию, потому как особенно сильны внутренние ожидания мира и порядка. Между государствами свободное перемещение товаров и капитала возможно, если установлены относительно мирные взаимоотношения. Есть и другие условия, ведь взаимозависимость похожа больше на зависимую, чем на независимую переменную. Страны, если могут себе это позволить, уходят от того, чтобы стратегически привязываться к иностранным товарам и ресурсам, для них это может обернуться кризисом или войной. Государства прибегают к различным мерам, чтобы избежать чрезмерной зависимости, как например Япония с ее управляемой торговлей.
В современных условиях приходится говорить о стремлении государств сохранить «свое лицо» - культурное, политическое и экономическое своеобразие; импульс защитить себя от вторжения силен. Когда речь идет о «мы будем тонуть или плыть вместе», плыть по-отдельности представляется более привлекательным для способных это делать. Утописты в своих произведениях изолировали общества от соседей, чтобы люди могли построить свою коллективную жизнь, не испытывая влияния других обществ. Там, где нет взаимозависимости, не может быть ни конфликта, ни войны. Там, где появляется интеграция, международная политика становится национальной. Зона между – это такая серая область, в которой иногда обеспечиваются выгоды от разделения труда, взаимопонимания, культурного обогащения, а иногда возникают негативные эффекты: протекционизм, взаимная неприязнь, конфликты, войны.
Неочевидные последствия взаимозависимости Роберт Кохэн и Джозеф Най подменяют понятием «ассиметричная взаимозависимость» в определении отношений подчиненности и неподчиненности между государствами. Относительно независимые государства находятся в более сильных позициях, чем зависимые. Если я больше завишу от тебя, чем ты от меня, у тебя и больше шансов повлиять на меня и мою судьбу, чем у меня на твою. Взаимозависимость предлагает условие более или менее равной зависимости акторов друг от друга. Игнорирование понятия «зависимость» притупляет неравенство, которое всегда присутствует в отношениях государств, тем самым создавая иллюзию, что они все в одинаковом положении. На самом же деле национальная и международная политика в основном неодинаковые у разных государств, потому как они не равны по отношению друг к другу. Если мы выделяем одну предметную область от остальных и подчеркиваем, что слабые страны имеют в ней преимущество, то мы в некоторой степени сводим на нет саму суть неравенства. Подчеркивая низкий уровень взаимозаменяемости власти, еще больше усугубляем этот эффект. Если власть не является взаимозаменяемой, отсталые страны могут обладать решающими преимуществами в некотором наборе вопросов, тогда снова - эффекты неравенства притупляются. Но для сильных государств в отличие от слабых и отсталых власть является взаимозаменяемой. История внешней политики США после Второй Мировой Войны насыщена примерами, как американцы с помощью сильной экономики содействовали своим политическим интересам и интересам безопасности. В своем эссе 1970-ого года я описывал взаимозависимость как идеологию, которой воспользовались США, чтобы скрыть реальный рычаг своей международной политики. Они создавали видимость, что сильные и слабые, богатые и бедные нации одинаково вовлечены в паутину взаимозависимости. Сьюзэн Стрэндж в своей недавней книге, “Убежище государства” (“The Retreat of the State”), пришла к такому же выводу, только странным образом. Ее аргумент заключается в том, что прогрессивная интеграция мировой экономики посредством межнационального производства переместила баланс силы от государств к мировым рынкам. Она предлагает 3 предположения в поддержку своего аргумента: (1) власть, перешедшая от более слабых государств к более сильным, имеет глобальный или региональный охват ; (2) власть переместилась от государств к рынкам и таким образом к негосударственным авторитетам, извлекающим власть из своих рыночных долей; (3) часть сил просто испарилась, не имея применения, никак не действуя. В международной политике, когда нет центральных начальственных сил, власть действительно иногда ускользает и иногда перемещается к рынкам. Но когда эти тенденции значительно усиливаются, развитые государства предпринимают меры по тому, чтобы обратить этот процесс вспять, а фирмы в этих государствах в любом случае контролируют главные доли рынка. Кто-то может озадачиться, пытаются ли сегодня рынки избежать контроля стран-лидеров по сравнению с 19-ым веком или более ранними периодами – наверное, в меньшей степени, так как компетентность государств возросла как минимум в пропорции к увеличению размеров и сложности рынков. Многие могут решить, что 1ый тезис С. Стрэндж является особенно важным. Никогда еще со времен Римской империи власть не была так сконцентрирована в одной стране. Но несмотря на веру в то, что источником власти стали рынки взамен государства, С. Стрэндж замечает и реальные факты. Где-то в начале своей книги она рассматривает, что влияние как результат глобального распространения своей власти, которым так наслаждается американское общество и поэтому правительство, остается до сих пор определяющим по отношению к остальным обществам и правительствам. Ближе к концу книги она отмечает, что влияние правительств ведет к руководству рынками. Если кто-то интересуется, какое она имеет ввиду правительство , автор тут же отвечает на ваш вопрос: «Судьба Мексики в большей степени определяется Вашингтоном, а не на Уолл-Стрит. И Международный Валютный Фонд обязан следовать рекомендациям США, несмотря и не опасаясь Германии и Японии».
История последних двух веков была историей приобретения центральными правительствами все большей и большей власти. Алексис де Токвилль во врем своего пребывания в США в 1831 году наблюдал, что «Федеральное Правительство едва вмешивается в какие-либо дела, кроме внешнеполитических; и в реальности американским обществом управляют правительства штатов». После Второй Мировой Войны управленческие органы Западной Европы были лишены четверти прибылей своего населения. Сейчас пропорция больше, чем половина. В то время как американцы, британцы, русские и китайцы порицали контроль государства над личностью, странно было бы говорить, что государство теряет контроль над внутренними делами. Но по сравнению с какими временами? Слабые государства потеряли часть своего влияния и контроля над внутренними делами, но сильные – нет. Примеры едва новы. В 18 и 19 веках наиболее развитые государства воздействовали на весь мир и строили обширные империи. В 20 веке государства - лидеры проводили мировую интервенцию по британскому образцу, после окончания Холодной войны эта тенденция лишь возрастала, причем никаких империй не возникало. Но то, что США не является империей, не отражается на масштабах ее всепроникающего влияния и контроля над остальным миром. Растворение, размывание роли государственного управления, внутреннего или внешнего, - скорее иллюзия, нежели действительность в большинстве обществ.
В период доминирования Британской империи в международных отношениях взаимозависимость между государствами стала необыкновенно тесной, что для многих предвещало мир и благоденствие, и процветание. В реальности за этим последовал продолжительный период войны, автаркии и новой войны. Международная экономическая система, сконструированная под американским покровительством после Второй Мировой Войны и улучшенная в дальнейшем в соответствии с актуальными задачами времени, может и дальше существовать, а может и нет. Характер международной политики меняется в зависимости от, того ослабляется или укрепляется национальная взаимозависимость. Поскольку отношения постоянно меняются, в анархичной их среде государства должны сами о себе заботиться. Во внешней среде общения 20 век был несчастливым для большей части мира. Конечно, в последнюю четверть века облака немного рассеялись, но 25 лет – не такой уж срок, чтобы делать оптимистические выводы. Проблематичными являются не только эффекты взаимозависимости, но и ее продолжительность.